О категориальной чистоте и инновационном развитии

 Автор этих строк сравнил себя с известным персонажем Фонвизина, не знавшим, что изъясняется прозой. Точно так же, десятки лет занимаясь рекламой, радиовещанием, журналистикой и пиаром (а также сочиняя стихи и фотографируя), я не подозревал о своей принадлежности к миру креативных индустрий. Вместе с айтишниками, балеринами, кибер- и просто спортсменами, музыкантами, издателями, дизайнерами, народными умельцами и много еще кем. Поскольку на мероприятии (в Малом зале Дома ученых СО РАН и удаленно) преобладали ученые, то в начале дискуссии они решили, как принято в сообществе, «определиться с терминами». По словам доктора социологических наук Надежды Дмитриевны Вавилиной, «Академическое обсуждение всегда начинается с борьбы за чистоту категориальной крови». Научный руководитель ФИЦ «Институт цитологии и генетики СО РАН» академик Николай Александрович Колчанов призвал обратиться к конфуцианской идее «исправления имен», согласно которой суть любого объекта имеет и прямую, и обратную связь с названием. «Замечательные памятники Дмитрию Константиновичу Беляеву и лабораторной мыши возле нашего института создал не “креативный дизайнер”, а талантливый творец, и это принципиально!», — подчеркнул ученый. Председатель Сибирского отделения РАН академик Валентин Николаевич Пармон высказался мягче: термин «креативность» ему не вполне понятен, но есть вечный диалог физиков и лириков, технарей и творческих гуманитариев, трансформировавшийся к нашему времени во взаимодополняющий единый дискурс.

Между тем понятие «креативных индустрий» раскрыла в своем докладе инициатор всего мероприятия — ректор Новосибирского государственного университета архитектуры, дизайна и искусств им. А.Д. Крячкова доктор культурологи Наталья Викторовна Багрова. Креативная отрасль не подпадает под гладкую, емкую и лаконичную формулировку — это мозаика очень разных нематериальных производств, часть из которых (IT-технологии, промышленный дизайн, издательское дело, smart city, музеи, медиа и т.п.) плотно примыкает к сфере исследований, а остальные прямо или косвенно питаются ее плодами. По мнению Н. Багровой, весь этот конгломерат дополнительно делится на «традиционное» (например, классическое искусство, фольклор и т.п.) и «авангардное» (дизайн, IT, современные медиа и т.д.) направления — в отношении первого следует проводить политику поддержки, второе акселерировать. Систему взаимодействий инновационной экономики, креативных индустрий и традиционной культуры ректор НГУАДИ отобразила в элегантной графике, напоминающей первый советский спутник.

 

 

«В словосочетании ”креативные индустрии” первое слово — определение, а второе отображает суть явления как экономической категории», — подчеркнула Надежда Вавилина. Кандидат экономических наук Ольга Владимировна Валиева (Институт экономики и организации промышленного производства СО РАН) показала роль креативных индустрий в общем процессе инновационного развития, уровень которого определяет международно признанный индекс, а на его исчисление прямо влияет субиндекс creative outputs. Он, в свою очередь, зависит от доли нематериальных активов, креативных продуктов и услуг, а также IT-сектора в структуре валового внутреннего продукта (ВВП) той или иной страны. «У креативных индустрий есть нормальные единицы измерения и методики расчетов, — подчеркнула Ольга Валиева. — Если же говорить об интегрирующем индексе инновационности, то тут Россия далеко не в числе первых». Но и не последних: в мировой шкале наша страна занимает 45 место, в европейской — 29 (из 56, включая непризнанные государства). В списке десяти лидеров инновационности среди «стран с доходами выше средних» Россия стоит на шестой позиции: после, в частности, Китая, Турции и Таиланда и перед Мексикой и Сербией. К тому же налицо ряд положительных трендов — так, с 2017 по 2021 год у нас в стране нарастал поток заявок на товарные знаки, чему не препятствовала и пандемия: прошлый год дал 13%-ю прибавку к позапрошлому.

Чей гений места  гениальнее

Наличие статистического материала рождает искушение сравнивать инновационность/креативность не только национальных, но также региональных и урбанистических экономик.  Правда, Наталья Багрова оговорилась, что приводит статистику по данным государственной регистрации компаний и частных предпринимателей согласно формальным классификаторам — другой возможности просто нет. Получилось, что по доле выручки от таких субъектов предпринимательства Новосибирский регион уступает только Москве, Санкт-Петербургу и Нижегородской области, а вот город Новосибирск  отстает еще от девяти региональных центров, включая Красноярск.

Опять же, какие параметры сравнивать. Если оценивать по доле занятых работников (помня о широте и пестроте состава креативной отрасли), то столичные мегаполисы с 18,5% (Москва) и 12,6% (Питер) сильно оторвались от всех остальных с их 4-5%. При сравнении вклада креативных индустрий в валовый муниципальный продукт (ВМП) пропасть не так глубока, а если берем долю «креативных организаций» в общей структуре компаний — неравенство еще больше сглаживается: в Санкт-Петербурге  12,4%, в Новосибирске 10,3%.  Если же пересчитывать по соотношению числа «креативных компаний» (в самом широком диапазоне, от телецентров  до танцевальных школ) к населению города, то абсолютным лидером в границах СФО становится, например, Горно-Алтайск.

 

Н.В. Багрова, как и О.В. Валиева, на макрорегиональном уровне фокусировалась не на конкуренции, а на кооперации, хотя выступала с позиций новосибирских, прежде всего, интересов. Она напомнила, что областное правительство в июне прошлого года отдельным постановлением утвердило Концепцию развития креативных индустрий и сегодня готовит соответствующий раздел в Стратегию социально-экономического развития НСО до 2030 года. Ректор НГУАДИ уверена, что Новосибирская область обладает потенциалом совершить «лаврентьевский прорыв в культуре» и «набравшись окаянства, сделать то, что через N лет станет объектом ошеломляющего туризма». «Тут без науки и ученых не обойтись, — резюмировала Наталья Багрова. — В этом плане сравнение с поясом внедрения очень меткое».

«Гению места», важности формирования определенных точек роста креативных индустрий на заседании (неподходящее слово, но прижилось) КМК было посвящено много сообщений и выступлений. Продюсер мультипликационного проекта «Маша и Медведь» (кстати, выпускник мехмата НГУ) Дмитрий Геннадьевич Ловейко напомнил о феномене якутского кино: частная инициатива создания фильмов с этническим колоритом получила поддержку республиканского правительства и переросла в тренд, заметный на общероссийском уровне. Президент ассоциации «СибакадемСофт» Ирина Аманжоловна Травина подчеркнула важность подготовки креативных кадров по определенной узкой специализации: так, в Сибирском федеральном университете (Красноярск) совместно с французским Институтом Поля Бокюза был открыт необычный факультет — гастрономии. «В результате город становится кулинарной столицей Сибири, даже в ковидном 2021 году там открылось 17 новых ресторанов, в том числе высокой кухни, — акцетировала И. Травина. — Нечто подобное следует предпринимать и по другим креативным технологиям, например, в гейм-индустрии. Здесь не хватает центра целевой подготовки кадров с привлечением международных компетенций и авторитетов». 

Помощник директора Института археологии и этнографии СО РАН по научно-просветительской работе Дарья Дмитриевна Гаркуша обозначила площадку музея под открытым небом ИАЭТ СО РАН как полигон культурных практик: концертов, этнических и реконструкторских фестивалей, праздников, мастер-классов и многого другого. Она показала демо-версию виртуальной трехмерной экскурсии по музею (созданной при поддержке Президентского фонда культурных инициатив), презентация которой состоится в июне. Эта цифровая прогулка дает возможность «обойти» и «облететь» обширную музейную территорию зимой и летом, а также попасть внутрь строений и получить информацию по множеству объектов и артефактов.  Самый впечатляющий, пожалуй, набор креативных практик представила директор крупнейшей за Уралом Государственной публичной научно-технической библиотеки СО РАН доктор исторических наук Ирина Владимировна Лизунова. В ее докладе прозвучали десятки примеров: от международного фестиваля «Книжная Сибирь», всероссийских Фестиваля науки и «Библионочи» до летних чтений «У фонтана», концертов новосибирских композиторов «Неоклассика» и акции «#Аутизмнеприговор». Модератор встречи, заместитель председателя СО РАН доктор физико-математических наук Сергей Робертович Сверчков отметил значение прошедшей в ГПНТБ конференции  LibWay-2022: «Это явление и межкультурной интеграции, и, что сегодня крайне важно, научной дипломатии». Впрочем, даже отдельная печатная книга может стать концентратом креативных решений: на примере «Атласа Сибири» это показал руководитель московского издательства «Феория» Андрей Петрович Притворов.

Стеклянная котельная

О том, как банальный проект может стать креативным и изменить среду вокруг себя, рассказал Андрей Андреевич Литвинов, председатель комитета по развитию социальной инфраструктуры и человеческого капитала Федеральной территории «Сириус» и одновременно директор центра урбанистики Научно-технологического университета «Сириус». «Некогда, работая в проектном бюро, мы получили заказ из небольшого провинциального городка, — поделился он. — Требовался проект обычной газовой котельной. Мы с коллегами решили сделать ее полностью прозрачной, и заказчик, к счастью согласился с этим. Дальше начались чудеса. Монтажники делали свою работу ювелирно, словно на арт-объекте. Котельная и вышла таким объектом, стала городской достопримечательностью, а сам город благодаря этому — магнитом для туристов». «В современных условиях отказ от креатива — прямой путь к застою и безысходности», — убежден Андрей Литвинов.

Он выделил семь некоторых  «акцентов развития креативности», которые стоит принимать во внимание, и первым из них назвал опять же научную основу. Креативные решения, по мнению А.Литвинова, должны опираться на научные знания и научную картину мира: «Наука — одновременно первооснова развития и его индикатор». Как пример эксперт привел архитектуру мобильной сцены в «Сириусе», движения и подсветка которой ассоциированы с астрономическими и физическими процессами. А остальные шесть акцентов? Некоторые более чем ожидаемы: смелые идеи в искусстве (см. выше), повсеместное применение IT-технологий, комфортные городские связи. Внезапно в линейку акселераторов креативных индустрий встает спорт и, шире, культура тела — здесь тоже открывается простор для творчества, индивидуального и коллективного. Множащиеся до бесконечности виды современных физических практик — еще одно пространство для креатива, тоже вполне коммерциализируемого.

«Коммерциализация креатива очень похожа на коммерциализацию науки, — в унисон с Андреем Литвиновым говорит Наталья Багрова, — поскольку в центре находится добавочная стоимость, получаемая за счет применения интеллектуальной собственности».  Различие же заключатся в том, что наука сосредоточена на получении новых знаний, а креативные индустрии — на погоне за «новой нефтью», которой ректор НГУАДИ назвала человеческое внимание.  Человек, его таланты и компетенции, с другой стороны являются основной производительной силой креативных индустрий, причем один «креативщик» трудоустраивает еще восьмерых смежников из других, поддерживающих сфер — маркетинга, дистрибуции, полиграфии и так далее.  В этом плане Наталья Багрова поделилась тревогой: «Способная молодежь и раньше перетекала из Сибири в столичные города, а в свете последних событий дизайнеры полетели из России вперед айтишников».

Генеральный директор АНО «Кластер искусственного интеллекта»  Игорь Анатольевич Болдырев к местонахождению носителей компетенций относится прагматично: «Мы как работали, так и работаем с программистами, живущими за пределами России». Да, но! Там они и тратят свои, как известно, не всегда скромные зарплаты, подпитывая экономики не России, Новосибирска или Красноярска, а Кипра, Грузии, Сербии и других мест так называемой релокации. Правительство декларировало ряд «удерживающих преференций», но избирательных и половинчатых на взгляд автора этих срок. От призыва в армию — не освобождение, а отсрочка. И только для штатных (!) сотрудников аккредитованных (!!) IT-компаний, тогда как множество айтишников работают на фрилэнсе, нисколько не озабоченные контентом своих трудовых книжек. В такие же узкие  рамки заключены возможности льготного кредитования и налоговых каникул. Предложения РАН распространить преференциальный пакет на всю научно-технологическую сферу не пока что получили деятельного отклика. Тем более не видно, даже в перспективе, мотивов удержания (кроме как силой) в стране представителей десятков других профессий, относящихся к креативным индустриям.

Наталья Багрова права: эту сферу роднит с академической наукой капитализация исключительно человеческого ресурса. Никакого сырья, кроме серого вещества. Человекоцентричность  придает креативным индустриям (разговор всё же о них) два противоречивых свойства: гибкость и хрупкость. И поневоле вспоминается стеклянная котельная Андрея Литвинова. Чем не визуальная метафора?

Фото автора и из открытых источников

 

 

 

 

Под председательством губернатора Новосибирской области Андрея Александровича Травникова участники обсудили ход выполнения предыдущих решений и поручений президиума Коордсовета. Были заслушаны сообщения о степени проработки проектов развития научной инфраструктуры — ЦКП «Центр генетических технологий» и «Опытное производство катализаторов», Новосибирского научно-образовательного центра СО РАН на базе НГУ, Центра исследований минералообразующих систем и Центра оптических информационных технологий и прикладной фотоники.

Председатель Сибирского отделения РАН академик Валентин Николаевич Пармон выступил с инициативой определения границ «Большого Академгородка» — в том числе как единого земельного фонда, где предполагается установить мораторий на любые строительные землеотводы, не согласованные с мастер-планами. Валентин Пармон также обозначил пожелание цельного, а не поэтапного мастер-планирования территории будущего городка инноваторов между Нижней Ельцовкой и наукоградом Кольцово. «Предлагаем провести конкурс на название этого проекта», — дополнил глава СО РАН.

На заседании также заслушали сообщение о результатах сейсмологических обследований при разработке проектно-сметной документации строений и сооружений ЦКП СКИФ. Было отмечено,  что согласно заключению экспертов, выбранный участок адекватен задачам строительства СКИФа, проект безопасен для окружающей среды и населения.

Соб. инф.

Унылый ландшафт

Обратимся к цифрам. Общие затраты на российскую науку по оценке Счетной палаты РФ составляют в настоящее время около 1 028 млрд. руб. (около 16 млрд. USD на момент оценки) в год. Казалось бы немало, но в США это порядка 500 млрд. долл., в Китае около 450 млрд., в Японии примерно 170 млрд., Германии —120, в Южной Корее — 80. По объему относительных затрат на науку (1,1% ВВП) Россия находится на 34-м месте. По показателю в расчете на одного исследователя позиция еще хуже — 47-е место. По числу патентных заявок Россия отстает от США почти в 16 раз, а от Китая — в 38.

Быть может ситуация плохая сейчас, но в динамике происходят качественные улучшения? Нет, начиная с 2006 года не был выполнен ни один стратегический документ, касающийся финансирования науки. В принятой в 2006 году Стратегии Российской Федерации в области развития науки и инноваций записано, что к 2015 году доля затрат на науку в ВВП должна составить 1,8 процента. В принятой в 2011 году Стратегии инновационного развития России до 2020 года доля науки в ВВП должна составить 2,5-3 процента. Но фактически доля науки в ВВП с 2001 года по настоящее время осталась практически неизменной и составляет около 1 процента.

Россия не сильно отстает от ведущих стран по числу исследователей, занимая 4-е место (429 тыс. чел.) после Китая — 1 692 тыс., США — 1380 тыс. и Японии — 665 тыс. чел. Так сложилось исторически, в этом нет заслуги новой российской власти. В 1993 г., заметим, численность наших ученых достигала 1 315 тыс. чел. Налицо неприятный феномен: российская наука является единственной в мире, где третье десятилетие подряд сокращается количество исследователей. 

То есть мы можем сказать, что у нас довольно много ученых, но финансируется их работа слабо, и они очень скудно оснащены материальной базой для исследований. В этой ситуации наивно было бы ожидать от российской науки больших результатов, а тем более периодически провозглашаемого «прорыва». Экономический уклад в России прост и продолжает упрощаться. В основе — сырьевые отрасли, монополизированные узкой группой собственников. Здесь есть некоторая ниша для высоких технологий, но она заполняется импортом, вполне осуществимым и в условиях санкций: бизнес есть бизнес. Соответственно, в стране  очень мало высокотехнологичного производства, которое во многом являют собой замкнутые оборонные циклы.  Отсюда простая импликация: нет/мало высокотехнологичного производства — нет/мало спроса на технологии; нет/мало развития технологий — нет/мало спроса на науку.

«В консерватории что-то поправить»

Недокормленное состояние российской науки — это еще полбеды. На нее постоянно обрушиваются управленческие и организационные эксперименты государства. Самый масштабный и радикальный из них — реформа Российской академии наук. Которая, заметим, явно нуждалась в реорганизации. Она была создана как имперское учреждение, существовала как имперское учреждение, и наибольшего своего успеха достигла в период СССР. В новом, рафинированно капиталистическом  государстве, при новых исторических, политических и культурных реалиях РАН в прежнем виде существовать не могла. Реформы нужно было предлагать изнутри академии,  самим ее членам, но академическая элита слишком долго и плотно была занята решением внутренних проблем, видимо, полагая, что до нее руки государства не дотянутся. Справедливости ради нужно сказать: власть выжидала довольно долго, но, в конце концов, обратила внимание и на этот актив. Все-таки к академии относился изрядный кусок государственной собственности. Не так много, как газ, нефть и металлы, но все-таки. Тем более что к моменту реорганизации РАН природные ресурсы уже были поделены. Ну и вырождение самой академической элиты, конечно, сыграло свою роль. Она позволила с собой так поступить.

Что случилось в 2013 году и далее — хорошо известно. Вывод из РАН всех исследовательских институтов, слияние трех академий и сокращение функций этого трехглавого существа до экспертизы (того, что дают экспертировать) и пропаганды науки (почти без бюджета на эту важнейшую работу). Что же до отобранного у РАН управления наукой, то в руках чиновников ФАНО и затем Минобрнауки оно естественным образом бюрократизировалось. Качество научных исследований стало оцениваться в спортивных критериях — категориями, местами и рейтингами. Появились научные организации 1-й, 2-й и 3-й категории, которые, видимо, выдают разной степени новизны или свежести научные результаты. Работу бюрократического аппарата в России и так-то нельзя назвать эффективной — тем более не следует ожидать, что он способен управлять такой сложной деятельностью, как наука. 

Новейшая административная новация — поставить во главе науки университеты, сделать их лидерами и интеграторами исследований. Университетов у нас много. Раньше было меньше, но потом произошло декларативное повышение позиций: ПТУ стали колледжами, институты — университетами или академиями. Международные рейтинги  российских вузов от этого почему-то не выросли, и было решено ввести еще одну градацию — «научно-образовательные центры мирового уровня» (НОЦ, НЦМУ). Подготовили соответствующие документы, и некоторые активные лидеры субъектов Федерации уже успели получить от Москвы такую привилегию.  В Перми, Кемерове, Белгороде и других городах скоро появятся эти самые НОЦ-НЦМУ. В региональном масштабе  воздействия на науку и особенно образование НОЦы важны, но им не вырасти до глобального признания. Центр мирового уровня нельзя назначить, его можно только вырастить. Формирование, становление и развитие научных школ — длительный, сложный и ресурсоемкий процесс.  Для получения  выдающегося научного результата нужно многолетнее накопление критической массы интеллектуальных и материальных ресурсов. Нужна социальная среда. Многое нужно, и никак не получится быстренько «сделать немножко классной науки в отдельно взятом условном Челябинске».

Вообще-то модель научно-образовательных центров с лидирующей позицией университетов взята из западной практики. Там сложилась многовековая традиция,  существует столетиями отшлифованный механизм управления и финансирования университетов. Первый из них появился в Европе в XI веке, а если брать Константинополь, то в IX. В России первым стал университет, учрежденный в 1725 году в составе Академии наук, а первый университет классического образца, московский, был открыт только в 1755 году. В российской традиции наука во многом развивалась самостоятельно, а не как часть образовательных учреждений. Путем слепого копирования методов других стран сделана попытка слить два родственных, но разных вида деятельности: науку и образование, причем образование поставить во главе науки, подчинить более креативный и сложный вид деятельности — науку — всё же менее сложному — образованию. Университеты, какие они есть в России, не могут быть интегратором науки и во главе науки: все скороспелые манипуляции вроде НОЦ-НЦМУ приведут либо к оттоку ресурсов от собственно исследований, либо к их профанации.

Реальные точки роста

Однако как писал еще Карл Клаузевиц, «Если абсолютного превосходства достичь невозможно, вы, умело используя имеющиеся ресурсы, должны добиться относительного перевеса в наиболее важной точке». Слова выдающегося военного стратега не являются каким-то научным откровением, это просто отражение здравого смысла. Даже неграмотный крестьянин на имеющемся у него участке земли выращивает те культуры, которые лучше всего растут именно на этой почве, и тем способом, который этой почве подходит. Он может, конечно, рекультивировать почву, чтобы на ней росло всё и вся, использовать самую современную агротехнику, но это уже совершенно другие затраты и другие навыки.

Напрашивается мысль, что в российской науке с ее весьма ограниченными ресурсами  их следует направлять на участки наибольшей отдачи и наиболее подходящим способом. Не всё еще потеряно, остались научные сообщества, школы, организационно очерченные научные структуры. Среди них нужно выбрать наиболее подходящие точки роста, вложить в них ресурсы и постараться вырастить там «центры превосходства». Давайте, положа руку на сердце, откажемся от амбиции «войти в пятерку мировых научных лидеров», то есть по всем областям знаний и фронтирам исследований. Сможем — но не во всём, а там, где есть заделы и ресурсы на их развитие.

Примером (если не эталоном) здесь является Сибирское отделение РАН и, в частности, новосибирский Академгородок. Это уже сложившийся организационно, территориально и социально научно-образовательный центр мирового уровня. Он формировался  в течение 65 лет за счет использования огромного (до 1990-х) количества ресурсов. Новые инвестиции в развитие Академгородка дадут гораздо больший эффект, чем распыление ограниченных средств на многие вновь создаваемые — маленькие и сугубо локальные —научно- образовательные центры. Необходимость этого власть вроде бы осознает, есть распоряжение президента России, согласно которому подготовлена программа под хорошим названием «Академгородок 2.0». Она была составлена исходя из наличия предпосылок формирования особой модели территории с высокой концентрацией науки и образования и создания инновационной инфраструктуры для реализации нового этапа развития Новосибирского научного центра. 

Всего программой «Академгородок 2.0.» предполагается реализация 31 научного, образовательного и инфраструктурного проекта (в том числе класса mega science), крупных градостроительных и социальных  решений с суммарным объемом капитальных вложений в пределах 15 млрд. долл. за 15 лет.  Будет ли реализована эта программа?  Сомневаюсь. На сегодня она рассредоточена по ведомствам и потеряла свою целостность. Чтобы «Академгородок 2.0» состоялся целиком и полностью, следует кое-что исправить в управлении всей российской наукой.

Работа над ошибками

По происшествии времени многие начинают понимать, что слияние трех академий в одну дало больше минусов, чем плюсов. Слишком разная специфика у сельского хозяйства, медицины и традиционных академических специальностей. Сельскохозяйственная часть РАН уже ощутила, что ей комфортнее было бы действовать под крылом у Министерства сельского хозяйства. Работы ученых-аграриев имеют, как правило, специфический прикладной характер. Лучше всего они могут быть оценены, востребованы и вознаграждены под эгидой Минсельхоза РФ: ближе к жизни, заказчикам и ресурсам.

Особый случай — медицинские науки. Они тоже носят специфический прикладной характер, тесно связаны со здравоохранением.  А это — гигантский быстрорастущий сектор экономики. Рынок медицины огромен, и огромны бюджеты на медицинские исследования. В России расходы на здравоохранение составляют примерно 75 млрд. долл. США в год (5.3 % ВВП или535 долл. на человека согласно докладу ВОЗ за 2019 г. по данным на 2016г.) А в США расходы на здравоохранение в 2018 году достигли 3,6 триллиона долларов (17.7 % ВВП или11 172 доллара на человека). Суммарные инвестиции США в исследования и разработки в области здравоохранения выросли на 6,4% только за 12 месяцев, с 2017 по 2018 год, достигнув 194,2 млрд. долларов. При всех различиях, заметим, затраты на эту сферу и в России, и в США превышают оборонные бюджеты. Медицинская наука должна ориентироваться на рынок медицинских услуг, иметь возможность получения доли этого большого рынка, поэтому получит больше перспектив, если организационно перейдет в систему здравоохранения, то есть в ведение Минздрава РФ.

Оставшуюся часть академии, которая до реорганизации и была собственно Российской академией наук, нужно, видимо, сократить хотя бы раза в два-три. Потому что количество членов академии должно соответствовать масштабам российской науки.  Безотносительно количества международно признанных достижений членов РАН, давайте судить здраво: если численность ученых в России за последние 30 лет уменьшилась более чем втрое, то, наверное, нужно признать, что должно сообразно уменьшиться и количество членов Академии. Или они стали  в три раза более выдающимися?

По мнению академика Абела Гезевича Аганбегяна,  Российской академии наук следует определиться с собственной тематикой. Не нужно присоединяться к повестке, предлагаемой чиновничьим аппаратом, там не понимают научных приоритетов. Нужно иметь 3-5 (а не 30-50) широких глобальных тем, в которых необходимо добиться результатов мирового уровня, и по каждой теме должен работать комплекс институтов во главе с ученым-лидером и мощной головной организацией.  В специфичных для России условиях почти полного отсутствия «заказа на большую науку» со стороны экономики научные структуры сами должны отстроить и обеспечить функционирование механизмов планирования, распределения и контроля затрат на науку. Такая задача выполнима при восстановлении управленческих функций Академии наук и ее структур. Судя по ряду последних высказываний руководства РАН и некоторых государственных чиновников, дело к тому и идет — правда, поэтапно, медленно и осторожно.

Инновации в законе

Наука в России финансируется в основном из государственного бюджета, и занимаются ею в основном бюджетные учреждения. Юридическим собственником результатов научных исследований является, как правило, государство. Во многих случаях это условие обходится: руководители учреждений закрывают глаза на то, что исследователи участвуют в компаниях, контрактах, работают по грантам частных компаниях или делятся результатами на оплачиваемых выступлениях. Правильным все-таки было бы предложить ученым юридически корректные способы коммерческого использования результатов собственных исследований. Это стимулировало бы использование разработок и защищало права авторов.

Успешный опыт решения такой проблемы имеется в США,  где в 1980 г. был принят Акт по патентам и торговым маркам (Patent and Trademark Law Amendments Act), более известный как Акт Бэя-Доула (Bayh-Dole Act, BDA-1980). До проведения этого закона федеральное правительство владело правами на результаты исследований, которые были осуществлены в университетах на федеральные деньги. Акт Бэя-Доула передал федеральные права на патенты и результаты исследований университетам. Университеты, в свою очередь, смогли решать по своему усмотрению, оставлять ли эти права исключительно за собой, передавать авторам или же разделять их в некоторой пропорции. 

Принятие акта Бэя-Доула дало университетам финансовый стимул выводить разработки из лабораторий на рынок. В первые годы после принятия закона число исследовательских университетов, имевших программы по передаче технологий, выросло в 8 раз — до 200. Уже в течение трех лет после принятия закона при университетах было организовано более 2 200 инновационных компаний-стартапов, а также созданы подразделения по коммерциализации научных разработок. Их задачей является отбор потенциально интересных для бизнеса проектов: анализируется научная новизна, конкурентоспособность, изучаются технические риски и риски, сопряженные с выведением новой технологии на рынок. Разрабатывается маркетинговая стратегия, оцениваются перспективы — продать право на разработку на сторону или создать собственный стартап. Создается соответствующая инфраструктура: бизнес-инкубаторы и технопарки, венчурные фонды и т.п.

Положительные идеи акта Бэя-Доула были использованы в Европе: в частности, в таких странах как Германия, Великобритания, Франция, Финляндия, Бельгия, Австрия, Дания, Испания, Греция, Италия.  Похожий на акт Бэя-Доула закон был бы полезен в России. Уже сейчас во многих университетах и научных институтах есть центры центры трансфера технологий, технопарки и т.п., но существует некоторая серая зона между государственными бюджетными научными организациями и инновационными компаниями, созданными при техопарках и центрах внедрения. Юридически процесс передачи результатов исследований от бюджетных организаций частным до конца не отработан.

Такой закон будет полезен, хотя многого, конечно, не решит. В США «семена» акта Бэя-Доула упали на благоприятную почву: независимый и компетентный суд, низкие политические и административные риски, развитую финансовую систему. Просто скопировав нормативный акт США, воспроизвести американский инновационный бум не удастся — сильно не хватает базовых условий. Но положительный эффект определенно будет.

Наука как ценность

Вне науки циркулируют три расхожих мифа о ней.

А)   Что результаты исследований должны быть обязательно внедрены в производство — рано или поздно, иначе зачем всё это?

Б)     Что качественная наука может быть локальной: сибирской, кузбасской, городской, отдельно взятого университета и т.п. «Нам тоже есть, чем гордиться».

В) Что наука, изолированная от профессиональных коммуникаций, способна стать передовой — по крайней мере, в военных исследованиях. 

Исторически наука двигает индустрии, и перед российской наукой постоянно ставятся задачи внедрения результатов в производство. В России с этим всегда были проблемы. Даже русское слово «внедрение» предполагает сопротивление среды. В английском языке, например, используется термин «implementation», что означает «осуществление», «выполнение». Внедрение по-русски всегда происходит сложно и требует, по крайней мере, заинтересованности производства в использовании научно-технических достижений, а эта заинтересованность в России крайне слабая. Счетная палата РФ в своем докладе прямо указывает: «Отсутствует спрос на результаты научной деятельности со стороны бизнеса». Малым и средним компаниям не хватает ресурсов на освоение научно-технических разработок, а крупные корпорации предпочитают импортировать готовые технологии. 

Сами научные организации, как правило, не обладают достаточными ресурсами, чтобы выстроить всю цепочку от науки до производства. Ну так и не надо упорствовать. При имеющемся  незначительном ресурсном обеспечении российской науки достаточным результатом ее деятельности  будет социокультурное влияние и сохранение научного потенциала для возможного движения маятника в обратную сторону, от упрощения к сложности, к развитию экономики и общества на основе качественных научных знаний.

Наука — принципиально сложный вид деятельности со многими взаимосвязями участников, не зря мы говорим о «единой ткани науки» или «научной экосистеме». При этом наука интернациональна, даже отдельные ее области и тематики можно развивать только при значительной международной кооперации исследований. Не может быть успешных замкнутых научных сообществ, это оксюморон. Обязателен обмен знаниями, технологиями и компетенциями. Точно так же не могут сосуществовать передовая наука вооружений и посредственная гражданская наука. Россия в военной сфере дорабатывает советские заделы, двигаясь от почти доведенных до металла решений к использованию фундаментальных проработок (гиперзвук, искусственный интеллект, композиты и т.п.).

Существование науки самоценно как часть культуры. Достижения науки — общечеловеческие достижения. Российская цивилизация не может  остаться в стороне от глобальных процессов и должна вносить свой посильный вклад в мировое развитие. Даже без больших прикладных и теоретических успехов наука незаменима в плане воспитания и сохранения любознательных образованных людей. Говоря более грубо: для предотвращения (или хотя бы минимизации) одичания населения. Как выразился известный сибирский геолог академик Николай Похиленко, «Туда, где пропадает наука, приходят шаманы».

Выводы

Россия не является мировой научной державой и не станет ей в ближайшие десятилетия. Лидерство возможно лишь точечное, по отдельным отраслям знаний, направлениям и тематикам.

Научный  центр мирового уровня нельзя назначить, его можно только вырастить, а это длительный, сложный и ресурсоемкий процесс.

В России нет возможности развивать науку «широким фронтом». Ограниченные ресурсы науки нужно тратить на развитие существующих кластеров и точек роста. Пример такого кластера — Новосибирский научный центр.

Программа «Академгородок 2.0» может быть реализована в целостном виде только при ряде изменений научно-образовательной политики России.

Количество членов академии должно соответствовать масштабам российской науки.

Медицине тесно в рамках Академии. Здравоохранение — это огромный быстрорастущий сектор экономики.

Аграрная наука полностью подчинена практическим задачам АПК, поэтому ей место под эгидой профильного министерства.

Академия наук должна определиться с собственной тематикой и в этом контексте способна поэтапно вернуть себе функции управления научными организациями.

В России целесообразно принятие нормативного документа, аналогичного акту Бэя-Доула в США и ему подобных в других странах.

Существование и развитие науки самоценно как часть культуры, поэтому не требует никакого обоснования.

Фото Юлии Поздняковой и из открытых источников

В середине прошлого столетия задачи по реализации ракетно-космического, атомного, углеводородного и других наукоемких мегапроектов заострили вопрос о новых крупных формах организации науки и механизмах приоритезации направлений ее развития. В СССР пошли по пути создания компактных городов, нацеленных на одну отрасль/задачу — атомных, космических, электронных и других. Одновременно с закреплением ресурса (финансового, материального, энергетического, кадрового) под конкретную тематику, он также привязывался и к месту на карте страны — как правило, новому, но не очень удаленному от экономических центров и транспортных артерий. Так появились специфичные именно для нашей страны научные моногорода, часть которых была закрыта и засекречена.  

Новосибирский Академгородок встал в этот ряд — и одновременно выделился из него. В отличие от ядерных Дубны, Снежинска, Сарова, Северска (современные названия) или биологического Пущино, научный городок в Новосибирске был изначально задуман открытым, мультидисциплинарным, образовательным и комфортным для проживания. Если же говорить о привязке к экономике, то здесь закладывался «мостик» от науки не к одному-двум индустриальным центрам или отраслям, а ко всему комплексу производительных сил огромного Сибирского макрорегиона, в научную карту которого на начальном этапе входил и Дальний Восток.

Академгородок сразу замышлялся как ядро новой сети научных центров, которая и была впоследствии создана с опорой на успешный новосибирский опыт: многие его черты воплощены в академических городках Томска, Красноярска и (в меньшей степени) Иркутска, в построенном с нуля наукограде Кольцово. Идеология создания новосибирского Академгородка использована при планировании научно-образовательных гринфилдов Лувен-ле-Нёв (Бельгия) и Цукуба (Япония). Вместе с тем большинство мировых центров фундаментальной науки, высшего образования и инноваций, включая знаменитую Кремниевую долину в Калифорнии, китайский Шэньчжень и индийский Бангалор, представляют собой сложные структуры, точкой кристаллизации которых послужили, как правило,  обширные территории университетов и их лаборатории, к которым приросли технологические долины. Их становление и развитие инициировало неизбежную глобальную конкуренцию за таланты, и Россия до последнего времени в ней проигрывала: число уехавших за рубеж исследователей только из Новосибирска исчисляется многими сотнями и даже тысячами.

Эти процессы проистекают в сложном и нестабильном мире. Сегодняшняя геополитическая ситуация такова, что по напряженности и непредсказуемости ее всё чаще сравнивают с эпохой «холодной войны». Но набор вызовов теперь не такой, как 70 лет назад. К глобальным и локальным противостояниям прибавляются климатические, пандемические, социокультурные (миграции, религиозный и иной экстремизм), антропогенные угрозы в самом широком понимании последних: от экологических до террористических. Развитие же информационно-коммуникационных технологий породило новую опасность для всего человечества. Сам подход безусловной приоретизации научно-технического прогресса и технократической модели управления развитием стал мегавызовом, который поднимает кризис до уровня цивилизационного, требует переосмысления роли человека, возможности его уверенного существования и развития в будущем, буквально пронизанном технологиями.

Поэтому и в мире, и в России задумываются о такой перезагрузке научно-образовательной политики, ее институтов и инструментов, которая была бы способна в перспективе как минимум 50 лет сформировать системные и эффективные ответы на эти вызовы. У нас в стране в целом осознана необходимость научно-технологического прорыва, она оформлена в государственных стратегиях, приоритетах развития, национальных проектах и программах (особенности формирования этих документов выносим за скобки). Появляются новые территориальные образования с высокой концентрацией научно-образовательного и инновационного потенциала — Сколково, сочинский «Сириус», Иннополис в Татарстане — и серьезной ресурсной подпиткой. Это центры нового для нашей страны типа, достаточно далеко отстоящие от идеологии академгородков и, тем более, научных моногородов 1950-х. Вектор в целом правильный, однако с учетом мировых трендов таких точек роста в России должны быть не единицы, а 15-20, причем достаточно равномерно распределенных по карте страны, чтобы обеспечить связанность процессов научно-технологического и социально-экономического развития территорий без очевидных белых пятен.

Встает ли новосибирский Академгородок 2.0 в этот ряд либо же станет простой модификацией старой (критики скажут — устаревшей) условно лаврентьевской модели? Я считаю, что безусловно первое. Успешный опыт — основа не для «косметического ремонта», а для системного прорывного развития, которое не обязательно стартует с чистого листа.  Напомню слова нобелиата Андрея Гейма о том, что гринфилд не должен становиться самоцелью.

«Я по-прежнему считаю, что это была ошибка – всё строить на новом месте  (в «Сколково» — Прим. Ред.), и вузы, и академические институты, с нуля. Всегда есть возможность использовать эти деньги более эффективно. И Академгородок в Новосибирске — один из примеров того, что система может работать так, как на Западе».

Андрей Гейм, лауреат Нобелевской премии по физике 2010 года

Безотносительно сравнений со Сколково можно констатировать: Академгородок 1.0 создал великолепный, мощный базис для Академгородка 2.0. Здесь сложилась высочайшая (в расчете на единицу площади) в России концентрация  интеллектуального капитала. Прежде всего, это более 90 научных школ, то есть несколько поколений исследователей, накапливающих и обновляющих знания по множеству направлений. Здесь на практике происходит использование всех преимуществ системы генерации фундаментальных знаний в академических институтах — не отрицая «мирного сосуществования» с развивающейся университетской наукой.

Новосибирский госуниверситет выступает сегодня драйвером обновления Академгородка, хотя в первую очередь, как и прежде — кадрового. Сегодня в нем более чем по ста специальностям учится свыше 7 000 студентов, в том числе около 1 000 иностранных, на уровне федерального правительства согласована и финансируется программа его развития (включая физматшколу). К слову сказать, разработанная программа развития НГУ, безусловно, амбициозная и качественно подготовленная, на мой взгляд, имеет основания стать еще более масштабной. По крайней мере с существенным усилением высших ступеней образования — магистратуры и аспирантуры, базисом для которых являются как академические институты Новосибирского научного центра (а их несколько десятков), так и многие ведущие вузы макрорегиона.

Третьим «китом», на котором зиждется экосистема Академгородка, стал Академпарк — один из лучших по всем показателям технопарков России. Это более 300 компаний-резидентов, приносящих порядка 500 миллионов долларов ежегодного дохода и, что не менее важно — генератор успешных стартапов, десятки которых ежегодно встают на крыло.

К конкурентным преимуществам Академгородка относится и географическое положение. Новосибирск — узел межтерриториальных  связок, евразийский хаб. И не только транспортно-логистический, но и научно-образовательный. По линии СО РАН здесь работают Международный научный центр по трансграничному взаимодействию в Северо-Восточной Азии и межрегиональный Научный совет по экологии Сибири и Восточной Арктики. В последние годы институты СО РАН осуществляли сотрудничество по сотням тематик с научными организациями, университетами, высокотехнологичными компаниями из нескольких десятков стран.

Новосибирский Академгородок как сложная, но единая экосистема, включен и в национальную, и в глобальную научно-образовательную и научно-технологическую повестку. Здесь могут и должны рождаться ответы на запросы нескольких уровней. На мировом — генерировать знания и решения, включаемые в процессы противодействия основным цивилизационным вызовам. На национальном — выступить конкурентоспособным лидером научно-технологического развития России, усилить ее экспортный потенциал и инвестиционную привлекательность (то есть глобальную конкурентоспособность), стать магнитом для талантов (в первую очередь молодых). Для региона Академгородок 2.0 может удовлетворить здоровые претензии на звание научной столицы России и на роль драйвера развития всего Сибирского макрорегиона. Немаловажно и то, что Академгородок 2.0 отвечает на запросы человека — должен давать ему максимум возможностей для самореализации, для комфортной, безопасной и насыщенной жизни.

Да, это всё так. Но сегодня на административной карте Новосибирска, не говоря уже про одноименную область и Россию, вы не найдете слова «Академгородок». Новосибирский научный центр не имеет формальной субъектности: это часть муниципального Советского района плюс наукоград Кольцово и центр аграрной науки Краснообск плюс территории двух, как это ни парадоксально звучит, сельсоветов. От одного из них недавно отрезали кусочек — для того, чтобы строящийся комплекс источника синхротронного излучения СКИФ находился в границах одного административного образования, а не двух. Масштаб и уровень территориального управления уже сегодня отстал от масштаба и уровня решаемых задач — в том числе глобальных и национальных, далеко не полностью обозначенных выше. А что же будет завтра?

Я убежден, что Академгородок 2.0 — уникальный центр мирового уровня — не может существовать как раздробленный и разноуправляемый конгломерат, он должен обрести особый статус единого субъекта. Для этого созрели все предпосылки: материальные, организационные, социальные, правовые. «Сириус» создал прецедент формирования федеральной территории на основании одноименного закона (правда, адресного). Есть и другие форматы: инновационные научно-технологические центры (ИНТЦ), более обиходно именуемые «долинами», или КРТ (Комплексное развитие территории) — механизм, введённый законом №494-ФЗ в конце 2020 года и оставляющий неприкосновенными муниципальные границы.

Самое же ценное — возможности комбинирования этих форматов в процессе открытых и заинтересованных обсуждений. Причем обсуждаться должен не только административно-территориальный  статус Академгородка 2.0, но и главный фактор его выбора — институты и формы развития науки, образования и инноваций. Время «вечных лабораторий» и незыблемых госзаданий уходит в прошлое, мы живем в эпоху «новой мультидисциплинарности», которая выражается в стыковых, комбинирующих знаниевых проектах, формируемых разными организациями и коллективами. Крупнейшие из них — упомянутый СКИФ, а также подготовленный силами нескольких институтов проект Междисциплинарного исследовательского комплекса аэрогидродинамики, механики и энергетики (МИК АМиЭ). Академгородок 2.0 в профессиональном разрезе видится как некоторый «консорциум консорциумов», привязанный к определенной территории и управляемый из единого центра при сохранении максимальной независимости всех участников этого образования. Имеющаяся высокая концентрация научных и инженерных кадров, стабильный их источник в лице ведущих университетов создают предпосылки для появления на этой территории пояса R&D-центров высокотехнологичных компаний, обеспечивающих трансфер фундаментальных знаний в реальный сектор.

Мы проектируем и строим экспериментальные установки, в том числе класса mega science. Но экспериментальный подход следует распространить на формально вненаучные элементы Академгородка 2.0 — управленческие, социальные, градостроительные (в последней сфере пример подают инициаторы проекта SmartCity). Чтобы наше экспериментирование было успешным, бюрократический принцип «Всё, что не разрешено — запрещено» должен быть заменен обратной презумпцией дозволенности. Разумеется, в рамках действующего законодательства и здравого смысла.

Фото Славы Gelio Степанова, Алины Михайленко, Александры Федосеевой и из архива СО РАН

Темой обсуждения стали инициативы по созданию в России новых городов, ранее рассматривавшиеся на заседании Клуба межнаучных контактов СО РАН.   На встрече с членом Совета Федерации РФ Александром Александровичем Карелиным и депутатом Государственной думы РФ ректором Новосибирского университета архитектуры, дизайна и искусств Натальей Викторовной Багровой академическую науку представляли председатель СО РАН академик Валентин Николаевич Пармон, директор Института экономики и организации промышленного производства СО РАН академик Валерий Анатольевич Крюков и заместитель председателя СО РАН доктор физико-математических наук Сергей Робертович Сверчков.

Валентин Пармон информировал о выполнении Сибирским отделением миссии системного интегратора исследований и коллегиального эксперта крупных научно-технологических проектов. «Чтобы продвигать политику строительства и развития городов Сибири, нужно действовать взвешенно, обоснованно, излагать свою позицию не речевками, а аргументировано», — обратился к собеседникам Александр Карелин. Он подчеркнул, что понятие «новый» применительно к опорным городам — драйверам инновационного и пространственного развития — не означает обязательного условия строительства с нулевой отметки. Базой для формирования «новых городов» могут стать некоторые существующие поселения с высоким технологическим потенциалом. Экспертами активно обсуждались перспективы «Академгородка 2.0» — системного научно-организационного и административного образования, вырастающего (в том числе и пространственно) из сегодняшнего Академгородка. В рамках «Академгородка 2.0» выделяется СмартСити (название рабочее) — компактный и высоко комфортабельный поселок специалистов, прежде всего,  IT-отрасли.

Виталий Геннадьевич Коломеец, учредитель комапнии «ЮжПромПроект», рассказал об иннополисе «Штормовое», проектируемом на крымском берегу восточнее Феодосии на площади около 600 гектар. «Штормовое»  будет ориентировано на участие в решении проблем водородной энергетики, чистой воды и систем искусственного интеллекта. Бизнес-план иннополиса также является инновационным, поскольку предусматривает полный возврат государственных инвестиций в инфраструктуру порядка 150 млрд.рублей.

Академик В. Крюков подчеркнул, что развитие опорных городов и макрорегионов в целом требует изменение модели управления природоресурсным потенциалом: лицензионные, фискальные, логистические, градостроительные и иные вопросы следует решать в комплексе. «Производственные и управленческие цепочки должны формироваться не стихийно, не на чисто рыночной основе, а как часть государственной политики, приоритетов и предпочтений», — акцентировал экономист. «Академическая наука и, в частности, Сибирское отделение РАН, выступает за системную, последовательную проработку и экспертизу всех крупных проектов территориального развития», — подытожил В.Н. Пармон.

Фото Андрея Соболевского

На ознакомительной встрече главный ученый секретарь Сибирского отделения РАН академик Дмитрий Маркович Маркович представил основные научные направления, курируемые СО РАН, и привел многочисленные примеры успешного сотрудничества сибирских исследователей с коллегами из стран Европы. Среди них — состоявшиеся  в рамках предыдущей рамочной программы программе ЕС по исследованиям и инновациям «Горизонт 2020» (Horizon 2020), которая привлекла 29 институтов только в Новосибирском научном центре.

Глава европейской делегации, руководитель отдела науки и технологий Представительства ЕС в России Лоран Бошеро (на заставочном фото) назвал одним из важных уроков «Горизонта 2020» «осознанную потребность в дальнейшем усилении международной кооперации». «Для нас, ученых, вопросы так называемой научной дипломатии представляют большую важность, — подчеркнул Дмитрий Маркович, — поскольку продуктивные контакты между коллегами могут стать мостиками для улучшения отношений между странами в целом».

На презентационной сессии программы «Горизонт Европа» Лоран Бошеро показал ее основные цели, структуру и параметры. Финансирование на весь срок действия (2021—2027 гг.) составит 95,5 миллиардов евро, что на 18 % больше бюджета предыдущей, при этом 5,4 миллиарда будет направлено на исследования по преодолению коронавирусной пандемии.  Назвав новую программу  «ответом единой Европы на глобальные вызовы», Л. Бошеро, подчеркнул, что она синхронизирована с Целями устойчивого развития ООН. «Горизонт Европа» состоит из трех опорных блоков — «Научное превосходство», «Глобальные вызовы» и «Инновационная Европа» —  каждый из которых базируется на одну или несколько крупных интеграционных подпрограмм (в первом блоке, например, на Европейский Совет по исследованиям).

Средства программы «Горизонт Европа» будут транслироваться в исследования в основном через систему грантов на суммы от 1,5 до 10 миллионов евро сроком от 2 до 7 лет, предоставляемых по конкурсу как научным коллективам, так и индивидуально. Претендовать на них можно на всех этапах научной карьеры, которая по условиям участия делится на два этапа: «Эразмус +» для бакалавров и магистров, «Мари Кюри» — для докторов (PhD) и постдоков. «Это очень привлекательные, и  в то же время очень конкурентные условия», — подчеркнул Лоран Бошеро. Европейский дипломат отметил также, что на условиях межгосударственного софинансирования гранты могут быть реализованы без релокации и реафилляции участников.

«Европейская программа предоставляет много возможностей для международного сотрудничества, — резюмировал академик Д. Маркович. — Тем более сегодня, когда мир столкнулся с новыми вызовами и ситуация с пандемией продолжает оставаться сложной. Усилия ученых всех стран должны быть направлены прежде всего на борьбу с инфекциями, на адаптацию экономики к новым реалиям. Это важно и для текущего положения, и в перспективе будущих вызовов, которые необходимо предвидеть и оценить. Немаловажно, что “Горизонт Европа” ориентирована на исследования изменения климата и антропогенного воздействия на него. Ученые должны будут принести человечеству новые “зеленые” технологии — в энергетике, экологии, ресурсопотреблении и так далее».

«Наука в Сибири»

Фото Андрея Соболевского

 

УМНИК — это программа, направленная на поддержку коммерчески-ориентированных научно-технических проектов молодых исследователей в возрасте от 18 до 30 лет — аспирантов, ученых, студентов и начинающих предпринимателей. Заявки принимаются до 22 октября по тематическим направлениям: цифровые технологии; медицина и технологии здоровьесбережения; новые материалы и химические технологии; новые приборы и интеллектуальные производственные технологии; биотехнологии; ресурсосберегающая энергетика. 

Конкурс будет проходить в два этапа. Полуфинальная заочная экспертиза продлится до 10 ноября, где эксперты оценят научную составляющую проектов. В финале 9 декабря на площадке Точки кипения в Академпарке жюри выберет наиболее перспективные разработки, которые будут рекомендованы к получению грантов.  

 «Подача заявки на конкурс “УМНИК” требует детальной проработки и ответственного подхода, поэтому мы продлеваем прием заявок на неделю. Если вам требуется помощь в составлении заявки, обращайтесь к нам за консультацией — советует Алексей Логвинский, представитель Фонда содействия инновациям в Новосибирской области, исполнительный директор Фонда «Технопарк Академгородка». — Конкурс отлично подойдет тем, кто только начинает делать первые шаги в технологическом предпринимательстве и хочет реализовать свою научную разработку. У нас немало кейсов, когда студенческие команды получали грантовую поддержку и делали успешные прототипы, а затем подавались на более серьезные конкурсы и масштабировали свой продукт».

Принять участие в конкурсе можно, заполнив форму на сайте до 22 октября:

Получить бесплатную консультацию по заполнению заявки, а также по любым вопросам, связанным с участием в конкурсе, можно в региональном представительстве Фонда содействия инновациям: Андрей Аезжев.

Информация предоставлена группой продвижения бизнес-инкубатора Академпарка

 

Издание содержит проблемные статьи ведущих экспертов Сибирского отделения РАН — академиков Валентина Николаевича Пармона, Игоря Вячеславовича Бычкова и Андрея Георгиевича Дегерменджи, основной объем составляет справочный материал о более 50 разработках высокой степени готовности к индустриальному освоению по направлениям мониторинга и моделирования природных и антропогенных систем, очищению и рекультивации, «умным» энергетике и технологическим решениям.

«Всё, что мы имеем — сырье, энергию, материалы, продукты, воду и воздух — мы изначально получаем из окружающей среды. От ее состояния зависит развитие экономики, социальное благополучие, здоровье и сама жизнь человека, — пишет в обращении к читателям главный редактор издания председатель СО РАН академик В.Н. Пармон. — Для России и тем более для ее главного ресурсного макрорегиона — Сибири — сохранение качества доставшегося нам природного достояния должно являться абсолютным приоритетом».

«Наука и Технологии» начинает адресно рассылаться в инновационные подразделения  высокотехнологичных  корпораций и компаний Российской Федерации и других стран, федеральные и региональные органы государственной власти, заинтересованные  в совместной реализации долгосрочных проектов на основе существующих научно-технологических заделов и решений. «В сфере экологии, как и в других направлениях науки и технологий, Сибирское отделение РАН реализует системообразующую миссию, объединяя в исследовательские и инновационные проекты лучшие компетенции  многих отраслей науки и технологий из разных организаций и ведомств, — подчеркивает В.Н. Пармон. — СО РАН готово выступить информатором и  координатором в установлении новых продуктивных партнерств: экологические технологии сегодня требуются везде».

«Мы сердечно благодарим всех участников первого номера, предоставивших в него информацию, и приглашаем к дальнейшему сотрудничеству, — обратился ответственный за выпуск заместитель председателя СО РАН доктор физико-математических наук  Сергей Робертович Сверчков. — Надеемся, что новая коммуникация с индустриальными партнерами станет эффективной».  По его словам, следующий выпуск издания «Наука и Технологии» будет посвящен проблемным точкам и инновационным разработкам в области агробиотехнологий и питания.

Соб.инф.

Не очень популярный: его не цитируют федеральные и международные СМИ (в сибирских было несколько откликов после публикации), на него не ссылаются именитые эксперты, он не включен в лексикон и практики чиновников, задействованных в программе «Академгородок 2.0». В день, когда пишутся эти строки, «Концепт-манифест»  прочитали (или читали) ровно 1 360 посетителей нашего сайта. Мало или много? Смотря с чем сравнивать. Цифра близка, например, к количеству накопленных прочтений средней публикации (научно-популярной, дискуссионной) «Науки в Сибири».

То есть и не в пустоту, не в песок — но и не сенсация. Впрочем, это понятие деформировалось  в эпоху информационного перегруза. Чтобы выйти на миллионный порядок контактов, в наше время нужно быть Алексеем Навальным или Даней Милохиным. Концептуальные же выступления сегодня воспринимаются рутинно и обсуждаются сдержанно, в том числе первых лиц государства. Авторы же нашего манифеста не входят в круг лидеров общественного мнения — значит, 1 360 читателей привлекли не их скромные персоны, а собственно текст, что не может не радовать.

А почему востребованный? Ведь далеко не всякая инициатива попадает в тренд, в нерв, в повестку, в запрос? Наша же (напомним, «Концепт-манифест» стал итогом полуторагодичной  коллективной работы нескольких десятков человек в рамках проектного семинара) — предлагает решение сразу двух глубинных, ключевых проблем Академгородка 2.0. путем привнесения двух абсолютно необходимых ценностей.

Ценность первая — целостность. Для ее достижения авторам «Концепт-манифеста» пришлось пожертвовать лаконизмом и простотой. Все эти многократно употребляемые сферы, рамки, разрывы, базовые процессы, функциональные места и прочие методологические категории снижают удобоваримость текста, ну так это вам не пляжное чтиво. Картина сложная, зато единая.

Поэтому и ценность: сегодняшняя формальная «концепция» Академгородка, реализуемая правительством Новосибирской области и СО РАН — набор мало связанных (или не связанных совсем) друг с другом инфраструктурных проектов. Это констатируют и некоторые руководители Сибирского отделения — например, его главный ученый секретарь академик Дмитрий Маркович. Тот же СКИФ, каким он создается сегодня, самодостаточен — вот земля, вот архитектурный эскиз, вот оборудование и его изготовители, вот потенциальные пользователи и результаты, вот целевые программы подготовки будущих специалистов. Всё свое, вплоть до гостиницы и конгресс-холла, разве что цифровой двойник создается в коллаборации.  Точно так же замкнута в себе самой программа развития Новосибирского университета: новые академические единицы и специализации, новые лаборатории, реновация кампуса. Связки с другими элементами Академгородка 2.0 прослеживаются только там, где НГУ входит в консорциумы — например, по бор-нейтронозахватной терапии (БНЗТ) или СНЦ ВВОД. Но и таких внутренних «мостиков» в сегодняшнем Академгородке 2.0 маловато, не говоря уже о единой формуле перезагрузки крупнейшего научно-образовательного и инновационного центра Востока России и едином же образе его будущего. Много «деревьев» различной величины, скорости роста и жизнестойкости, несколько «рощиц», где они сплетаются, но совершенно не наблюдается «леса».

Заметим, что у лаврентьевской плеяды целостная концепция их проекта была. Рискну обозначить ее суть как создание обособленного и частично самовоспроизводящегося научно-образовательного greenfield-городка с оптимальными условиями для фундаментальных исследований и прикладных разработок в интересах, прежде всего, развития производительных сил Сибири. Ученые вынашивали и шлифовали свой замысел, пропагандировали его в «Правде» и других центральных изданиях, а затем получили карт-бланш от 18 мая 1957 года — не на отдельные новые институты, а сразу на весь новосибирский Академгородок.

Спустя 61 год сложилась иная ситуация. Визит Владимира Путина в День российской науки именно в Новосибирск был весьма неожиданным, и ведущие ученые не имели времени на предварительный «мозговой штурм» по выработке некоторой общей концепции. Поэтому на встрече в Институте ядерной физики им. Г.К. Будкера СО РАН      8 февраля 2018 года прозвучали предложения отдельных научных коллективов и школ, причем в масштабах «Большой Сибири» (План комплексного развития Сибирского отделения РАН выходит за рамки настоящих рассуждений). Эти предложения были в целом одобрены в тот же день на заседании президентского Совета по науке и образованию в Доме ученых СО РАН и в скором времени логично преобразовались в пакеты документов отдельных инфраструктурных проектов Академгородка 2.0.

Согласитесь, это две принципиально разные точки отсчета. 1957-й: «Товарищи партия и правительство, необходимо сделать вот так». 2018-й: «Господа ученые, что вам необходимо?»  Запрос прямой и запрос обратный, или наоборот, не суть важно. Важно то, что логика и темп второго эпизода не могли не породить пре-концепцию Академгородка 2.0 как набор аргументированных заявок по укреплению научной матчасти. За редкими исключениями ученым не хватает, по большому счету, двух вещей — денег и «железа». Если нет первого, просят второе, в том числе калибра mega science. Всё остальное — градостроительство, социалка-коммуналка, культура и т.д. и т.п.— присовокупляется в виде набора еще более разрозненных бонусов. Вот и получились неизбежные «отдельно взятые деревья».

«Концепт-манифест» Академгородка 2.0 — попытка показать лес. Снова рискну дать определение того, каким он видится авторам.  Академгородок 2.0 — автономный человекоцентричный научно-образовательный и инновационный центр brown/greenfield, включенный в мировую повестку устойчивого развития. А теперь отматываем три абзаца вверх и сравниваем с лаврентьевским вариантом. Что выпадает? «Оптимальные условия для…» Потому что сегодня надлежащее оснащение науки и комфортная среда для жизни тех, кто прямо или косвенно с ней связаны — база, фундамент, общее место. Без этого теперь никак и нигде: в Иннополисе,  «Сириусе», на дальневосточном острове Русский и так далее. Можно опустить очевидное.

Далее, чистый greenfield ХХ века (журналисты любили формулировки типа «научный десант в сибирскую тайгу») сменился неизбежным гибридом «исторического» Академгородка (с желательной нивелировкой градостроительных и социальных различий его микрорайонов) и новых анклавов — таких как комплекс СКИФ в Кольцово или SmartCity   по дороге к нему. Компактность Академгородка перерастает в поликомпактность, в созвездие взаимосвязанных локаций, что актуализирует проблему управления территориями и их резидентами (об этом чуть дальше).

Самые важные различия двух концепт-формулировок — в конце и в начале. «Включенный в мировую повестку устойчивого развития»: для лаврентьевского этапа важнее был фокус на огромные ресурсы востока страны, но уже в эпоху Коптюга начались процессы осознания мировых ценностей и приоритетов и, как следствие, глобализации (у их истоков стояли ученые, включая Валентина Афанасьевича). Сегодня «другого нет у нас пути» кроме встраивания в планетарные тренды: ориентация «на внутренний рынок» изначально проигрышна, а пандемия по определению конечна. Авторы «Концепт-манифеста» исходят из глобальной связанности и академической мобильности как реалий, в которых уже не работают подходы типа «Закончил НГУ — оставайся здесь, дадим тебе льготный кредит на однушку». Академгородок 2.0 тогда станет магнитом для интеллектуалов экстра-класса, от краснодипломника до нобелиата, когда засверкает в их глазах яркой, манящей звездой на карте мира. Манящей не столько житейским и эмоциональным комфортом (как уже сказано, условием нулевого уровня), сколько наличием генерации выдающихся идей и знаний, вдохновляющих коллег и инструментариев экстра-класса.

И два ключевых слова в начале новой формулировки. Автономный — потому что все современные и успешные компакт-центры науки, образования и инноватики (университетские городки США, бельгийский Лувен-ле-Нёв, японская Цукуба, российский «Сириус» и многие другие) — это без кавычек государства в государстве с особым статусом и специфичным администрированием. Академгородок, тем более 2.0 — не Первомайка и не Черепаново, муниципальным чиновникам с их регламентами, стандартами и управленческими форматами не место на экспериментальной площадке, в «регуляторной песочнице». Сегодня вопросы конкретизации административного статуса и системы управления Академгородка 2.0 переносятся с послезавтра на когда-нибудь, в «Концепт-манифесте» же эта проблема актуализируется до пакета внятных предложений (не противоречащих, заметим, действующему законодательству и правоприменению).

Наконец, самое-самое главное слово: человекоцентричный. Оно отсылает нас к другому манифесту, тоже новосибирскому (как его и называли). В 1983 году академик Татьяна Заславская провозгласила, что экономика — это не гектары, тонны и киловатт-часы, а прежде всего «человеческий фактор», то есть люди с их интересами и мотивациями. Точно так же «Концепт-манифест» «закручивает» все проявления Академгородка 2.0 вокруг человека. Это и есть вторая ценность, привносимая нашим текстом.

«Сегодня все технополисы и наукограды, все технологические инициативы рассматривают человека не как цель и ценность, а лишь как умную функцию, которую необходимо встроить в технологии и для которой необходимо лишь создать условия, — констатирует преамбула “Концепт-манифеста”. —  Мы видим отношение к человеку как ресурсу, которому даются определенные компетенции и возможности для капитализации интеллекта. Мы считаем этот подход тупиковым. Человек не может быть умной функцией. А Академгородок 2.0 не должен стать просто комфортной машиной капитализации знаний». А чем же тогда? «Человекоориентированным» и «человекосоразмерным» центром развития. Любая идея, инициатива, тем более проект должны проходить тестирование на соответствие этим принципам, «гуманитарную экспертизу». Правда, в «Концепт-манифесте» даже вчерне не прописаны правила и участники этой процедуры, а дьявол, как известно, в мелочах…

Человек присутствует в «Концепт-манифесте» двояко. С одной стороны, это исследователь (от школьника до академика), житель Академгородка. С другой — потребитель плодов научной деятельности: любой гражданин, общество, человечество. Первому должно быть максимально комфортно — учиться и работать в глобальных контекстах и масштабах, жить, творить, развиваться и развлекаться, любить и растить детей, внуков и так далее. Для этого недостаточно проложить две дороги, открыть три детсадика и отремонтировать, наконец, злосчастный ДК «Академия». «Концепт-манифест» ориентирован на создание единой среды обитания, где скрипичный концерт, таунхаусы и коттеджи, йога под открытым небом, граффити и университетская клиника, школьные лаборатории и Маёвки (список можно продолжить на страницу-другую) создают ощутимые синергетические эффекты и формируют образ жизни, привлекательный для интеллектуально ориентированной молодежи (не только сибирской/российской).

Второй человек — это землянин, Homo Sapiens Sapiens, оказавшийся под угрозой расчеловечивания, и наука должна дать ему стимулы и средства оставаться именно человеком, мыслителем и созидателем, а не придатком искусственных систем. Как бы на полях отмечу, что раздел «Концепт-манифеста», посвященный этой проблеме, наиболее публицистичен (а местами апокалиптичен), но при этом читается на одном дыхании, а главное — чётко ставит Академгородок 2.0 в авангард решения мировых проблем и ответа на самые злободневные вызовы.

Проблема регуманитаризации науки и околонаучного бытия на самом деле назрела. Об этом говорят в кулуарах Клуба межнаучных контактов, дискутируют в соцсетях, в живом общении… Однако среди 40 с лишним реализуемых или хотя бы анонсируемых проектов программы «Академгородок 2.0» мы не найдем ни одного собственно гуманитарного. Даже Государственная публичная научно-техническая библиотека СО РАН образ своего будущего преподносит как некоторый гибрид информационного суперхаба и коммуникационной площадки. Как тогда быть? Авторы конепта предлагают гуманитарную ориентацию для всего Академгородка 2.0 — целиком, а не по частям. Если вся проектная и управленческая деятельность станет здесь «человекоцентричной», то это будет нечто большее, нежели «трансформатор знаний в деньги», каким задумано Сколково. К тому же у гуманитарного приоритета всегда есть конкретные деятельностные проявления.  Например, на площадке СКИФа можно не только исследовать молекулы из древних захоронений, но и открыть историко-археологический лекторий.

 

Вот, пожалуй, и сказано всё, что хотелось сказать про «Концепт-манифест Академгородка 2.0». Остается вернуться к началу и взяться-таки всерьез за продвижение этого документа — как в «широкие народные массы», так и в определенные руководящие инстанции. Вторую задачу можно начать решать с выступлений соавторов на заседаниях Координационного совета программы «Академгородок 2.0» и президиума СО РАН. Для каждого из этих органов следует подготовить две разные презентации, с пониманием специфики менталитета как чиновников, так и корифеев науки. С одобрения и тех, и других «Концепт-манифест» может стать предметом обсуждения на «Технопроме» и аналогичных мероприятиях, а также специально подготовленной конференции. Таковая видится мостиком между властными кругами и общественным мнением. С которым, естественно, нужно строить и отдельные коммуникации на популярных и дружелюбных площадках (не пересекающихся с фабриками троллей и трибунами фриков).

Если же выйти за рамки интернета, то было бы хорошо посвятить «Концепт-манифесту Академгородка 2.0» одну из выставок под открытым небом на проспекте Коптюга — для людей с улицы в прямом смысле слова.

Фото автора, Юлии Поздняковой, Михаила Тумайкина и из открытых источников

Десятилетия неолиберальных реформ в постсоветской России поставили под сомнение  ценность науки как общественного блага. Наметившееся научно-технологическое отставание России от наиболее развитых стран побудило федеральную власть к изменению системы управления исследовательской сферой. Реформа РАН 2013—2014 годов привела к усилению эксплуатации труда ученых, в том числе за счет системы ПРНД (показатели результативности научной деятельности) и института эффективного контракта. По целому ряду направлений взаимодействия научного сообщества и власти наблюдается реанимация мобилизационной модели управления наукой при сохранении целевой установки на ее инновационность.

Термин «мобилизационный» в данном контексте понимается как административный, с сильным государственным влиянием, тогда как «инновационный» можно понимать, в известном смысле, как горизонтальный, сформированный на основе самоорганизации, что требует хорошо работающих институтов человеческого развития: образования, науки и пр. Между тем, эффективность работы институтов науки и образования определяется не столько регламентами, сколько академической репутацией, степенью университетской автономии, востребованностью выпускников вузов на рынке труда. Результат внедрения менеджериальных практик в сферу государственного управления наукой оказался парадоксальным. С одной стороны, власть ставит во главу угла развития отечественной науки государственный интерес. С другой стороны, критерии оценки труда ученого остались неолиберальными, ориентированными на показатели публикационной активности, формируемые академическими издательствами — монополистами рынка научных публикаций.

Этот парадокс реформы не ограничивается сферой труда ученых. Он проистекает из промежуточного места России в современной, говоря языком выдающегося социолога Иммануила Валлерстайна, глобальной миро-системе. Если говорить просто, то общества, составляющие ядро современного мироустройства и условно называемые развитыми (до недавнего времени это  Европа и Северная Америка), осуществили модернизационный переход на основе инновационной модели. Это  означает, что частная инициатива и горизонтальные связи выступают в этих обществах источниками инноваций (лучший пример — хайтековские компании, выросшие «из гаража и дружбы»). Периферийные и полупериферийные общества вынуждены следовать модели догоняющего развития. Ее успех невозможен без мобилизационных усилий, источником которых становится государство.

Между тем, баланс сильного  государства и развитых институтов социальной самоорганизации важен для всех типов обществ. Роль государственного протекционизма велика, в том числе в развитии научных институтов «первого» эшелона модернизации. Весь вопрос в том, какова функция государства в преобразованиях. Остается ли оно единственным реформатором, источником финансирования, но и одновременно субъектом эксплуатации, как в обществах догоняющей модернизации? Или возможен выход на инновационную орбиту развития?

Возможности государства ограничены — без развития частной и личной инициативы переход с мобилизационной на инновационную модель развития  весьма затруднителен. Текущая ситуация богата как своими рисками, таки и своими возможностями: усугубление кризиса грозит потерей Россией своего места в ряду мировых научных держав, и тогда остается только мобилизационный сценарий, что само по себе не очень приятная перспектива. Но реальной  остается возможность не только сохранить текущие позиции, но и нарастить инновационный потенциал: когда в приоритетах  частная инициатива, стартапы, заинтересованность крупного бизнеса в развитии высокотехнологичного производства, привлечение инвестиций и так далее.  В этом случае  государство оставляет за собой функции регулятора, а не реформатора, как было в России традиционно. Конечно, питать иллюзии, что это произойдет в ближайшем будущем, не стоит. Однако ставить такую цель, по крайнем мере, в отношении институтов человеческого развития, необходимо.

«Академгородок 2.0» — яркий пример  соединения в одном фокусе инновационного целеполагания (напомню, это инициатива ведуших ученых Сибирского макрорегиона, поддержанная наукоемким бизнесом) и мобилизационной стратегии достижения государственного интереса (директива главы государства, прохождение всех проектов через массу федеральных кабинетов, чиновничий стиль управления проектами и т.д. и т.п.). Кроме того, кейс «Академгородка 2.0», пусть и не закрытый, дает представление о положении региональных научных центров и связанных с ними сообществ в процессе реформирования.

Наукополис в сибирской тайге: славное прошлое и туманное будущее

О новосибирском Академгородке как феномене технократической утопии написано немало. Советский опыт развития наукоградов привлекает внимание историков, социологов, социальных эпистемологов. Достаточно познакомится с работами А.М. Аблажея, Е.Г. Водичева, А.А. Гордиенко, Г.М. Запорожченко, И.С. Кузнецова, Н.А. Куперштох, Н.Н. Покровского, О.Н. Шелегиной. Прагматический интерес государства к использованию этого опыта тоже вполне понятен. Как коллективный продукт воображения социального порядка, воплощенного в технологических проектах, наука остается и в центре общественных ожиданий.

Память о «славном прошлом» Академгородка на фоне непростых для науки 1990-х годов создавала социальное напряжение. Академгородок традиционно входил в так называемый «красный пояс» Новосибирска, голосующий на выборах за КПРФ. Недофинансирование науки тяжело отразилось на материально-технической базе Сибирского отделения РАН. На рубеже 1990-х — 2000-х годов очевидными стали и трудности с воспроизводством кадрового потенциала ННЦ. Отъезд за рубеж наиболее активной части научного сообщества был сопряжен с уходом из науки молодежи. Поэтому на излете «тучных» 2000-х  идущее от научного сообщества требование перемен не могло быть не услышано властью, которая время от времени делала совместные с учеными заявления о необходимости перезапуска «лаврентьевского проекта».

Современная история реновации ННЦ началась с перечня поручений Президента РФ «О разработке плана развития Новосибирского Академгородка» и постановления Правительства РФ с одноименным названием в 2018 году. Впрочем, программа по выполнению этих директив с самого начала стала называться «Академгородок 2.0». В настоящее время «Академгородок 2.0» — совокупность проектов, координируемых совместными усилиями Минобрнауки РФ, Сибирского отделения РАН, региональными и городскими властями при непосредственном участии Новосибирского государственного университета. Программа ориентирована на создание условий для прорывных фундаментальных исследований в ННЦ (в том числе на базе установок класса мегасайнс), на развитие научной, социальной и инженерной инфраструктуры для комфортного ведения исследований и развития высокотехнологичного бизнеса. Перспективной целью программы видится появление некоторой экосистемы, связывающей науку, образование и высокотехнологичный бизнес. Однако в ближайшем горизонте ожиданий проектантов остается инфраструктура и ее кластеры: научно-производственные, жилые, транспортные и иные. Основные дискуссии нередко разворачиваются вокруг их уместности и целесообразности, а также контроля над отдельными объектами.

В числе тактических рисков мобилизационного сценария, наиболее активно обсуждаемых в СМИ и социальных сетях, участники указывают на непрозрачность принятия решений, сверхцентрализацию управленческих ресурсов и вероятную коррупционную составляющую. Так, например, в апреле 2020 года негативный резонанс получило известие о перезонировании земель научно-производственного назначения технопарка новосибирского Академгородка (Академпарка) в общественно-деловую категорию. При этом резиденты технопарка не были поставлены в известность об этом и обнаружили изменения уже после общественных слушаний, в ходе которых они были утверждены. Примечательно, что в повестку общественных слушаний вопрос об изменении статуса зоны технопарка не был внесен: он был предложен в отсутствии резидентов непосредственно перед самими слушаниями, темой которых был обозначен обновленный генплан Новосибирска. Недвижимость в верхней зоне Академгородка остается одной из самых дорогих в Новосибирске, что дало повод упрекнуть власти в лоббировании интересов строительного бизнеса.

Относительно стратегических рисков уже сегодня можно сказать следующее. Во-первых, в постсоветский период усилилась структурная периферизация региональной науки. Указанная проблема имеет и ментальное измерение, связанное с экзотизацией Сибири, с устойчивым представлением о том, что за пределами российских столиц и зарубежных, всемирно признанных европейских и североамериканских центров, науки мирового уровня существовать не может. В качестве аргумента нередко высказывается довод о несопоставимости финансовых возможностей региональных научных центров в России с размерами вложений в лидеров мировой науки. К сожалению, в этом есть горькое зерно истины: современная наука высокотехнологична и требует качественного оснащения. Во-вторых, стоит отметить, что в результате усиления централизации власти в первые десятилетия XXI века сформировались новые факторы отчуждения, в том числе отчуждения локальных сообществ от участия в принятии решений, важных с точки зрения условий их развития на региональном и муниципальном уровне. Не имея возможности подробно раскрывать этот тезис, укажем на наличие рисков, вызванных этой тенденцией. Чем может ответить на эти вызовы локальное сообщество — горожане, жители Новосибирского Академгородка, сотрудники институтов ННЦ? В какой мере программа «Академгородок 2.0» учитывает их интересы и меру их субъектности?

«Аборигенная» идентичность и «локальный авторитет»

Использование концепта аборигенной идентичности позволяет отразить идею принадлежности к некоему самоорганизующемуся сообществу, разделяющему ценности укоренённости и представления о «свойстве» и «чуждости». Без сомнения, жители Академгородка обладают каждым из этих признаков, на что указывает в первом приближении их подчеркнутое обособление от жителей других районов Новосибирска и даже иных микрорайонов Советского района, сердцем которого является ННЦ. Это самоопределение отражается в фигурах обиходной речи: «До обеда буду в городе», «Была в больнице на ОбьГЭСе» и так далее.  Быть частью данного сообщества означает не просто жить в Академгородке, но и быть аффилированным с определенными институциями, маркированными как «городковские»: СО РАН, Новосибирским государственным университетом, научно-исследовательскими институтами, технопарком.

В эссе «По городу пешком»,  в качестве одного из существенных противоречий его развития Мишель де Серто указывает на противостояние спланированного города (города-концепта) «кочевому» городу как совокупности множественных практик преобразования физического пространства в социальное. И хотя автор настаивает на том, что городская идентичность является сугубо номинальной, а сам процесс освоения, основанный на речевых актах и пространственном перемещении («ходьбе», «блуждании») он рассматривает главным образом как социальный опыт утраты, а не приобретения (с чем трудно согласиться исходя даже из личной практики путешествий), тем не менее, эссе де Серто содержит некоторые концепты, которые помогают понять, каким образом повседневность встраивается в господствующий дискурс, каким смыслом наделяет бюрократические формулы и при помощи каких языковых игр меняет их значение для последующего использования в отношениях с властью. Одним из таких концептов является понятие «локального авторитета».

У де Серто нет прямого определения того, что именно он называет «локальным авторитетом», но примеры, которые он приводит, позволяют предположить, что это некоторый принцип, который превращает «аналитическое устройство» (например, шахматы) в игру по определенным правилам. Иначе говоря, «локальный порядок» диктует правила, в соответствии с которыми выполняет свою работу техносреда. «Он  (локальный порядок — авт.) — изъян в системе, насыщающей место значениями… Что характерно, функционалистский тоталитаризм (и распланированные им игры и празднества) как раз стремится ликвидировать эти “локальные авторитеты”, так как они компрометируют однозначность системы, — пишет де Серто. —  Тоталитаризм атакует именно то, что он совершенно верно называет предрассудками: излишними смысловыми наслоениями, избыточными надстройками, которые, действуя в отношении прошлого или в поэтическом измерении, меняют часть территории, которую поборники технической рациональности, эффективности и окупаемости зарезервировали для своих нужд».

С позиции центра управления, удаленного от реалий региональной науки, локальная субъектность новосибирского Академгородка также выглядит как некоторое излишество и даже «предрассудок», если следовать за де Серто, социальных агентов, идентифицирующих себя с местным сообществом. «Локальный авторитет» академгородковского сообщества восходит к памяти о хрущевской оттепели, одним из плодов которой стало создание Сибирского отделения РАН его «отцами-основателями»: М.А. Лаврентьевым, С.А. Христиановичем, С.Л. Соболевым. Вокруг этого факта в настоящее время существует несколько идеологем, среди которых самыми принципиальными для идентичности местного сообщества являются следующие:

— Академгородок как наукоград в сибирской тайге, где свершаются открытия мирового уровня;

— Академгородок как пространство свободы, ассоциируемое с инакомыслием («Дело сорока шести», бардовский фестиваль 1968 г., «Новосибирский манифест» Т.И. Заславской 1983 г.);

—  Академгородок как воплощение «треугольника Лаврентьева», принципа симбиоза науки, образования и производства. Последняя активно эксплуатируется разработчиками программы «Академгородок 2.0».

Парадокс данного «локального авторитета» заключен в том, что продукт, создаваемый им (прежде всего знания и их носители), ориентирован не столько на внутреннее, сколько на внешнее потребление, на референцию и самореференцию за пределами сообщества. Программа «Академгородок 2.0» заявляет о себе как о совокупности проектов мегасайенс, интегрирующей усилия международных коллективов и дорогостоящие ресурсы, связывающей глобальное с локальным, тренды мировой науки — с реалиями отечественной, задачи развития страны — с развитием Сибири. Казалось бы, остается только ждать поступления инвестиций, обновления материально-технической базы научно-исследовательских институтов, появления новых людей и идей.

На практике же действия, предпринимаемые властью, выглядят спонтанными. Во-первых, экономические и технические предложения возникают раньше идеологии Академгородка как объекта развития, раньше философии организации его среды. Во-вторых, недоверие сообществ к программе, обусловленное обоснованными опасениями ее коммерциализации (в частности, угрозой точечной застройки и разрушения существующей среды), формирует негативный общественный фон вокруг ее реализации. Наконец, учет интересов местных сообществ предполагает изначальное отношение к Академгородку как к признанному достопримечательному месту, памятнику историко-культурного наследия. Сохранение его исторического облика, а также комфортной природной среды привлекает ученых, инноваторов, студентов в той же степени, что и возможность участвовать в передовых научных разработках, инновационных проектах, образовательных программах. Следовательно, необходимо найти оптимальный баланс между силой идентичности и традиций с одной стороны и силой обновления и развития — с другой.

Между тем, происходящие в сфере управления наукой изменения, а именно оценивание научных достижений посредством критериев, выработанных в недрах «академического капитализма» усилиями монополистов рынка научных публикаций, обесценивание академической свободы университетов в результате неолиберальной бюрократизации управления образованием, появление коррупционных схем, позволяющих застройщикам обходить законодательство в сфере охраны природы и историко-культурного наследия на территории ННЦ, не оставляют сомнений в том, что его сообщество может столкнуться с давлением так называемых «технических игроков» (или «операторов проекта»),  далеких от понимания как интересов самого сообщества, так и его отдельных групп, представленных академическими институтами, лабораториями, университетом.

«Пространство фронтира» и «зона обмена» как две стратегии развития Академгородка

Нет сомнения в том, что ННЦ нуждается в инфраструктурном улучшении. Вызывает обеспокоенность лишь то обстоятельство, что инфраструктура ставится во главу угла преобразований, оказываясь ключевым элементом обновленческого дискурса. Вопрос о нормативно-правовом статусе программы «Академгородок 2.0» еще не решен окончательно, в то время как конкуренция между научными и инновационными структурами ННЦ, между ННЦ и партнерскими структурами за его пределами, уже развернулась нешуточная.

Для описания ситуации длительной конкурентной неопределенности концепт фронтира как подвижной границы представляется удачным как никакой другой. Это понятие было введено в оборот американским исследователем Ф. Тернером для раскрытия специфики развития США как особого рода переселенческого сообщества. Термин оказался близок российским исследователям колонизационных процессов на востоке России. Амбивалентность и конфликт как атрибуты фронтира лучше всего характеризуют ситуацию борьбы за ресурсы, «которых на всех не хватит». Рассмотрение программы «Академгородок 2.0» как инфраструктурного проекта создает предпосылки для мобилизационной модели, единственно эффективной, как представляется его будущим участникам, если сценарий реализации большого и амбициозного плана пойдет по пути удовлетворения интересов отдельных структур, институтов, организаций. Иными словами, в условиях дележки «большого пирога», доступ к которому открыт только «для своих», в лучшем случае удастся «залатать» те «дыры», которые появились ранее.

Вторая метафора, метафора обмена, пришла из антропологии и получила развитие в истории науки благодаря концепции «зон обмена» Питера Галисона. Концепция «зон обмена» стала использоваться не только для описания взаимодействия представителей различных научных дисциплин, но и при обсуждении проблем политики и общественных ценностей в применении к науке, а также в процессе использования научного знания в практическом решении общественных проблем.

Сегодня историками науки широко признана роль общественной экспертизы в процедурах принятия ответственных решений, подчеркивается значение участия неспециалистов в выработке экспертного знании. В контексте Академгородка 2.0 «общественной» стороной обмена в сфере, где пересекаются интересы научного сообщества, гражданского общества и власти, являются представители академической общественности и жители Академгородка. В их «профанном» дискурсе четко обозначены две позиции: скептической настороженности и осторожного оптимизма.   

В интервью РБК от 19 августа 2019 г. академик Михаил Эпов, высказался по существу первой позиции следующим образом: «Академгородок хотят превратить из международного научного центра в Академгородок Новосибирской области. Все обсуждения сводятся: что бы построить на территории новосибирского Академгородка? Наука, которая должна быть интегрирована — ее растаскивают по “квартирам”, причем в разные квартиры с разным достатком. Где-то, как в Тюмени, попадает в “богатую” квартиру, а где-то, как в Бурятии или Чите, она попадает в тину. В этом смысле проект “Академгородок 2.0” — путь в никуда, путь в создание академгородка Новосибирской области. Академгородок 1.0 существует.  Огромное количество выходцев из него работает по всему миру. Только в Хьюстоне работает более 1200 сотрудников бывшего СО РАН и выпускников НГУ. Когда говорите с этими людьми, понимаете, что это люди Академгородка, и они ими остались. Мне бы хотелось, чтобы “Академгородок 2.0” развивался в этом направлении, а не в том, сколько построить школ и дорог».

В этом интервью эксперт прямо противопоставляет перспективу человеческого развития сугубо инфраструктурной модели ННЦ (сколько построить школ и дорог), характеризуя последнюю как «путь в никуда». Носители инновационных качеств и компетенций (бывшие сотрудники СО РАН в интервью) как продукт состоявшегося проекта Академгородок 1.0 способны, по его мнению, составить его славу и гордость. Однако академика больше всего беспокоит увеличивающийся между ННЦ и мировыми центрами науки разрыв, чреватый превращением Академгородка в локальный научный центр («академгородок Новосибирской области»). В этом случае периферизация сибирской науки станет устойчивой тенденцией.

Еще более категоричное заявление сделал директор компании «Медико-биологический Союз» Михаил Лосев в том же материале РБК, отметив следующее: «Академгородок и Академгородок 2.0 — разные проекты с разной сутью. Академгородок строился как кадровая база для Сибири и Дальнего Востока. Государство выступало заказчиком, а сегодня выступает как инвестор: вы нам проект, а мы его проинвестируем… Люди сегодня с трудом понимают, что строят синхротрон, но кто его потребитель? Сейчас нет единой идеологии, нельзя построить идеологию, сшивая одеяло по кусочкам». В оценке М. Лосева Академгородок Лаврентьева и Академгородок 2.0 представляют собой совершенно разные проекты, не имеющие общей основы: если первый был объединен единой программой, то второй «сшит» как «лоскутное одеяло». В этом интервью эксперт высказывает, на наш взгляд, опасение за его судьбу, вызванное уже упомянутыми рисками. Риск неудачи проекта, обусловленный действиями государства как инвестора, а не как регулятора, закономерен: в отличии от первого проекта, нацеленного на формирование «кадровой базы для Сибири и Дальнего Востока», второй проект никакого человеческого измерения в явном виде не закладывает. Обеспокоенность эксперта вызывает и отсутствие ясной и предсказуемой конечной цели. Наконец, образ одеяла, сшитого «по кусочкам», отсылает к представлению об Академгородке 2.0 как о конгломерате отдельных проектов, каждый из которых решает исключительно свои задачи. Вопрос с инфраструктурой в этом свете становится вопросом выживания его частей, но не развития ННЦ как целого.

 Не все эксперты столь пессимистичны. С позиции осторожного оптимизма прокомментировал свое отношение мэр наукограда Кольцово Николай Красников: «Вот говорят, что Академгородок — миф. Что мы сейчас ждем? Что придет Лаврентьев, жестко покажет, даст ресурсы — и поехали? Правильно сказали, что изменилось время, и мы поэтому говорим: 2.0 — это новый формат в новом времени. При сложной позиции верхов — то дадут денег, то пишите, то обосновывайте — что-то сложно сочинить. Я не в восторге от законченности, но я знаю, какая по СКИФу (СКИФ — Сибирский кольцевой источник фотонов, прим. автора) сложная ситуация была: бои за кадры и земли — всё трудно…. Академгородок 2.0 стоит того, чтобы за него побороться. Я хочу защищать сам подход. Коллеги, мы не хотим, чтобы Академгородок превратился бог знает во что. А он может, если просто его не обновлять… Нам дали шанс, и мы должны делать Академгородок 2.0. Это точно не миф, но и не правда. Пока что это нами осознанный подход к будущему, который нужно делать каждый день, засучив рукава».

Однако даже осторожный оптимизм Н. Красникова далек от энтузиазма. Будучи главой муниципального образования, на территории которого расположен знаменитый «Вектор», он соглашается с тем, что на пути реализации проекта брать административные барьеры будет нелегко.

Таким образом, в экспертных оценках явственно зафиксировано противоречие между высокими целями и неблагоприятными стартовыми условиями, которое задаются представлением самих участников проекта о желаемом будущем как об улучшенной копии «вчерашнего дня». Если на уровне стратегической установки предполагается формирование принципиально новой экосреды, то на уровне интересов отдельных субъектов присутствует ожидание, что проект будет решать уже накопившиеся в прошлом проблемы.

Не оспаривая значимости инфраструктурных элементов инновационной экосистемы для воспроизводства знаний, технологий и готовых продуктов, все же зафиксируем ключевую роль правил-институтов. При изучении опыта Стэнфорда и сопоставлении его с историей Академгородка обращают на себя внимание примерно одинаковые стартовые инфраструктурные условия. Так же, как и развитие Стэнфорда, становление Новосибирского наукополиса разворачивалось в рамках послевоенной модели мобилизационной модернизации. Однако благодаря не в последнюю очередь особому этосу (стилю жизни и правилам поведения) локального сообщества, инновационная экосистема Стэнфорда породила совершенно новую среду. Удастся ли Академгородку выработать собственный этос, используя локальные ресурсы и позитивный имидж, и пройти, следуя намеченному пути, до конца?

Частная инициатива, гражданская ответственность и государственный интерес как «три источника, три составных части» проекта «Академгородок 2.0».

«Академгородок 2.0» — это не только инновационный и инвестиционный проект, не только научно-образовательный и академический проект, не только бизнес-проект и дело государственной значимости. Если бы дело ограничивалось только этими его аспектами, он не привлекал бы столько внимания. Это еще и проверка общества на гражданскую зрелость, ответственность и компетентность.

При целеполагании развития мультидисциплинарных исследований (а именно для них и создавался Академгородок и ими же прославился) на дальнюю перспективу основным объектом инвестиций должно становиться не «железо», а люди. Инфраструктура нужна прежде всего для человеческого развития. Применительно к нашему кейсу это означает поддержку тех ценностей, которые сделали Академгородок тем, чем он является, сохранить его человеческий потенциал. Не в последнюю очередь это ценности развития:  академическая свобода, творческая инициативы,  открытость новому.

Если мы хотим, чтобы инновационная среда порождала сама себя, необходимо понять, что потребности человеческого развития создают и инфраструктуру, и технологии, и конечный продукт. Именно так, а не наоборот. Тогда появится возможность создать ту самую среду, благоприятную для инвестиций частного  бизнеса в наукоемкие технологии. В противном случае остается искушение «подлатать» инфраструктуру и оставить всё, как есть. Такой узко утилитарный подход со временем приведет к утрате завоеванных в прошлом позиций. Применительно к проекту Академгородок 2.0 в глобальной перспективе — это означает вытеснение на периферию мировой науки и разработок наукоемких технологий. Для жителей Новосибирска, для тех, кто связан с Академгородком, кто работает в сфере науки и образования в нашей стране, это еще и вопрос профессионального долга и гражданской ответственности. Эту ответственность невозможно перенести только на государственные институты еще и по той простой  причине, что каждый чиновник может действовать только в пределах своих компетенций  и возможностей, обусловленных его положением. В этом смысле будущее проекта «Академгородок 2.0» — это вопрос внутреннего достоинства, уважения и репутации локального сообщества, проверка общества на зрелость.

Вопрос о характере трансформации научно-инновационной среды должен быть решен совместными усилиями «снизу» и «сверху». Для этого необходимо формировать новые «зоны обмена», инициировать процедуры гуманитарных экспертиз, включать в процесс обсуждения представителей локального сообщества — в том числе и тех, чья деятельность не связана прямо с наукой и инновациями. Соответственно, опора на «локальный авторитет», силу идентичности и традиций, предполагает легитимацию «низовых» институтов, чей символический капитал уже работает на репутацию Академгородка.

Фото Юлии Поздняковой и Екатерины Пустоляковой («Наука в Сибири»), ИА «Наукоград-пресс», Алины Михайленко, Рашида Ахмерова, Михаила Тумайкина и из открытых источников.